Тексто-угадайка

[Margarita]

Бальзак, Бальзак! 

[БЕЛОведьмоЧКА]

17. Еще один классик, тоже француз.

"Она приводила его в восторг своей изобретательностью: то как-то по-другому сделает бумажные розетки для подсвечников, то переменит на своем платье волан, то придумает какое-нибудь особенное название для самого обыкновенного блюда, которое испортила кухарка, и Шарль пальчики себе оближет. Как только она увидела в Руане, что дамы носят на часах связки брелоков, она купила брелоки и себе. Ей пришло в голову поставить на камин сперва две большие вазы синего стекла, потом - слоновой кости коробочку для шитья с позолоченным наперстком. Шарль во всех этих тонкостях не разбирался, но от этого они ему еще больше нравились. Они усиливали его жизнерадостность и прибавляли уюта его домашнему очагу".

Из того же произведения:

"Шарль раздражал ее теперь на каждом шагу. С возрастом у него появились некрасивые манеры: за десертом он резал ножом пробки от пустых бутылок, после еды прищелкивал языком, чавкал, когда ел суп; он начинал толстеть, и при взгляде на него казалось, что из-за полноты щек и без того маленькие его глаза оттягиваются к самым вискам".

Из него же, эта полифония стала прорывом в литературе:

     - Мне бы надо отсесть, - сказал Родольф.
      - Зачем? - спросила Эмма.
      Но как раз в эту минуту голос советника достиг необычайной силы.

      - "Прошли те времена, господа, - разглагольствовал он, - когда междоусобица обагряла кровью наши стогны; когда собственник, негоциант и даже рабочий, мирным сном засыпая ввечеру, невольно вздрагивали при мысли о том, что их может пробудить звон мятежного набата; когда злокозненные учения дерзко подрывали основы..."

      - Меня могут увидеть снизу, - пояснил Родольф, - и тогда надо будет целых две недели извиняться, а при моей скверной репутации...
      - О, вы клевещете на себя! - сказала Эмма.
      - Нет, нет, у меня гнусная репутация, уверяю вас.

      - "Но, господа, - продолжал советник, - отвращая умственный взор свой от этих мрачных картин, я перевожу глаза на теперешнее состояние нашего прекрасного отечества, и что же я вижу? Всюду процветают торговля и ремесла; всюду новые пути сообщения, подобно новым кровеносным сосудам в государственном организме, связывают между собой различные его части; наши крупные промышленные центры возобновили свою деятельность; религия, воспрянув, всем простирает свои объятия; в наших гаванях снова тесно от кораблей, доверие возрождается, и наконец-то Франция вздохнула свободно!.."

      - Впрочем, - прибавил Родольф, - со своей точки зрения, свет, пожалуй, прав.
      - То есть? - спросила Эмма.
      - Ну да! - сказал Родольф. - Разве вы не знаете о существовании мятущихся душ? Они то грезят, то действуют, предаются то самому чистому чувству, то неистовству наслаждений, - им ведомы все прихоти, все безумства.
      При этих словах Эмма посмотрела на Родольфа как на путешественника, побывавшего в дальних странах.
      - Мы, бедные женщины, лишены и этого развлечения! - заметила Эмма.
      - Грустное развлечение, - счастья оно не приносит.
      - А счастье есть на земле? - спросила Эмма.

[БЕЛОведьмоЧКА]

Марго, да, да, да!

("Шагреневая кожа" и "Тридцатилетняя женщина".)

[Margarita]

  в деццтве не зря все подряд читала)

[БЕЛОведьмоЧКА]

И я - тоже. ))

Кстати, загадывать будешь?

[Margarita]

Да я это....сейчас почти ничего не читаю...
Ну допустим вот.

Писательница-американка

18. Мои старые друзья Депрессия и Одиночество настигают меня примерно на десятый день жизни в Италии. Однажды вечером, после удачного дня в академии, я иду мимо виллы Боргезе. Закатное солнце золотит верхушки базилики Святого Петра. На фоне столь романтичной картины я чувствую себя вполне умиротворенно, хоть и гуляю совсем одна — в то время как все остальные в парке или обнимаются с возлюбленными, или играют со смеющимися малышами. Я останавливаюсь у балюстрады, чтобы проводить закат, и слишком глубоко погружаюсь в мысли. Они переходят в тягостные размышления, и тут-то и появляются мои старые друзья.

Они подходят молча, угрожающе, как тайные агенты, и обступают меня с двух сторон — Депрессия слева, Одиночество справа. Им даже не надо показывать значки. Я и так хорошо знаю этих ребят. Долгие годы играла с ними в кошки-мышки. Хотя, признаюсь, для меня — неожиданность встретить их в живописном саду в Италии, на закате. Им тут совсем не место.

Я спрашиваю:

— Как вы меня нашли? Кто вам сказал, что я в Риме? Депрессия — она всегда любила сострить — отвечает:

— Неужели ты не рада нас видеть?

— Уходи, — говорю я ей.

Одиночество — в этой парочке оно играет роль участливого полицейского — отвечает:

— Простите за неудобство, мэм. Но, боюсь, мне придется сопровождать вас на всем протяжении путешествия. Это моя работа.

— Лучше не надо, — прошу я, но Одиночество лишь с сожалением поводит плечами и подступает ближе.

Меня обыскивают. Вытряхивают из карманов радость, которой они были набиты. Депрессия конфискует мою самооценку — она делает это каждый раз. Одиночество принимается за допрос, и это самое страшное — ведь он может продолжаться часами. Одиночество орудует вежливо, но безжалостно, и в конце концов неизменно подлавливает меня. Оно спрашивает есть ли у меня хоть одна причина чувствовать себя счастливой? Почему сегодня вечером я опять одна? Почему терплю неудачи в любви, почему угробила свой брак, наши отношения с Дэвидом и со всеми остальными, с кем когда-либо встречалась (мы уже тысячу раз проходили все эти вопросы). Где я была в ночь своего тридцатилетия и почему именно с того дня все пошло наперекосяк? Почему не могу взять себя в руки и жить в красивом доме, воспитывая красивых детишек, как любая уважающая себя женщина моего возраста? Почему я вдруг решила, что заслужила эти римские каникулы, хотя ровным счетом ничего не добилась в жизни? С какой это стати я думаю, что, сбежав в Италию, точно девчонка-несмышленыш, вдруг стану счастливой? Что ждет меня в старости, если я и дальше буду продолжать в том же духе?

По дороге домой я пытаюсь от них оторваться, но они следуют за мной по пятам, как пара наемных головорезов. Депрессия крепко держит за плечо, а Одиночество продолжает изнурительный допрос. Решаю не ужинать — не хочу, чтобы они на меня глазели. Впускать их на лестницу и уж тем более домой совсем не хочется, но у Депрессии при себе полицейская дубинка — раз решила войти, ее уже не остановить.

— Вы не должны были приезжать сюда, это несправедливо, — говорю я ей. — Я и так уже наказана. Отсидела срок в Нью-Йорке.

Но Депрессия всего лишь мрачно улыбается, садится в мое любимое кресло, кладет ноги на стол и закуривает сигару, наполняя всю комнату вонючим дымом. Глядя на нее, Одиночество вздыхает и ложится в мою постель, натягивая одеяло с головой — не раздеваясь, в ботинках. И я понимаю, что сегодня мне снова придется спать в его компании.

[БЕЛОведьмоЧКА]

Уверена, что это "Есть, молиться, любить", забыла, как зовут автора.

Я начинала читать, точнее прочитала про Нью-Йорк и про Италию с удовольствием, на Индии затормозилась и дальше только просмотрела.

[БЕЛОведьмоЧКА]

Обращаю внимание играющих, что №17 еще не отгадан.

Марго, ты забыла номер поставить. ))

[Margarita]

Уверена, что это "Есть, молиться, любить", забыла, как зовут автора.

Я начинала читать, точнее прочитала про Нью-Йорк и про Италию с удовольствием, на Индии затормозилась и дальше только просмотрела.

Угадала! 

У меня та же история, с упоением читала про Италию и тормознулась на Индии. Все пытаюсь дальше, уже два года, не читается как-то.

[Margarita]

Обращаю внимание играющих, что №17 еще не отгадан.

Марго, ты забыла номер поставить. ))

поставила)

[БЕЛОведьмоЧКА]

Спасибо! ))

Я и сама могу, но без особой нужды не очень приятно залезать не в свои сообщения.  

[БЕЛОведьмоЧКА]

Подсказка к №17.

   - Понимаете, это очень неприлично!
   - Почему? - возразил Леон. - В Париже все так делают!
   Это был для нее самый веский довод.
   А извозчик все не показывался. Леон боялся, как бы она опять не пошла в
церковь. Наконец подъехал извозчик.
   - Выйдите  хотя  бы  через  северные  двери!  -  крикнул  им  с  порога
привратник. - Увидите "Воскресение из  мертвых",  "Страшный  суд",  "Рай",
"Царя Давида" и "Грешников в геенне огненной".
   - Куда ехать? - осведомился кучер.
   - Куда хотите! - подсаживая Эмму в карету, ответил Леон.
   И громоздкая колымага пустилась в путь.
   Она двинулась по  улице  Большого  моста,  миновала  площадь  Искусств,
набережную Наполеона, Новый  мост,  и  кучер  осадил  лошадь  прямо  перед
статуей Пьера Корнеля.
   - Пошел! - крикнул голос из кузова.
   Лошадь  рванула  и,  подхватив  с  горы,  начинающейся  на  углу  улицы
Лафайета, галопом примчалась к вокзалу.
   - Нет, прямо! - крикнул все тот же голос.
   Выехав за заставу, лошадь  затрусила  по  дороге,  обсаженной  высокими
вязами. Извозчик вытер лоб, зажал между  колен  свою  кожаную  фуражку  и,
свернув к реке, погнал лошадь по берегу, мимо лужайки.
   Некоторое время экипаж  ехал  вдоль  реки,  по  вымощенному  булыжником
бечевнику, а потом долго кружил за островами, близ Уаселя.
   Но вдруг он понесся через Катрмар, Сотвиль, Гранд-Шоссе, улицу Эльбеф и
в третий раз остановился у Ботанического сада.
   - Да ну, пошел! - уже злобно крикнул все тот же голос.
   Снова  тронувшись  с  места,  экипаж  покатил  через  Сен-Север,  через
набережную Кюрандье, через набережную Мель,  еще  раз  проехал  по  мосту,
потом по Марсову полю и мимо раскинувшегося на  зеленой  горе  больничного
сада, где гуляли на солнышке старики в черных куртках. Затем  поднялся  по
бульвару Буврейль, пролетел бульвар Кошуаз  и  всю  Мон-Рибуде  до  самого
Городского спуска.
   Потом карета повернула обратно и  после  долго  еще  колесила,  но  уже
наугад, без всякой цели и направления. Ее видели в  кварталах  Сен-Поль  и
Лекюр, на горе Гарган, в Руж-Мар, на площади Гайярбуа, на улице Маладрери,
на улице Динандери, у церквей св.Романа, св.Вивиана, св.Маклу,  св.Никеза,
возле таможни,  возле  нижней  Старой  башни,  в  Труа-Пип  и  у  Главного
кладбища. Извозчик бросал по временам со своих козел  безнадежные  взгляды
на кабачки. Он  не  мог  понять,  что  это  за  страсть  -  двигаться  без
передышки. Он несколько раз пробовал остановиться, но сейчас же слышал  за
собой грозный окрик. Тогда он снова  принимался  нахлестывать  своих  двух
взмыленных кляч и уже не остерегался толчков, не  разбирал  дороги  и  все
время на что-то наезжал; он впал в глубокое уныние и  чуть  не  плакал  от
жажды, от усталости и от тоски.
   А на набережной, загроможденной бочками и телегами, на всех улицах,  на
всех  перекрестках  взоры  обывателей  были  прикованы  к  невиданному   в
провинции зрелищу - к беспрерывно кружившей карете с  опущенными  шторами,
непроницаемой, точно гроб, качавшейся из стороны в сторону, словно корабль
на волнах.
   Только однажды, за городом,  в  середине  дня,  когда  солнце  зажигало
особенно яркие отблески на старых  посеребренных  фонарях,  из-под  желтой
полотняной занавески высунулась  голая  рука  и  выбросила  мелкие  клочки
бумаги; ветер подхватил их, они  разлетелись  и  потом  белыми  мотыльками
опустились на красное поле цветущего клевера.
   Было уже около шести  часов,  когда  карета  остановилась  в  одном  из
переулков квартала Бовуазин;  из  нее  вышла  женщина  под  вуалью  и,  не
оглядываясь, пошла вперед".

[БЕЛОведьмоЧКА]

Еще подсказка, произведение очень известное:

– Сейчас!.. Знаешь, чем ты рисковал?.. Ты ничего не заметил в левом углу, на третьей полке? Говори, отвечай, изреки что-нибудь!

– Пне... не знаю, – пролепетал подросток.

– Ах, ты не знаешь! Ну, а я знаю! Ты видел банку синего стекла, залитую желтым воском, банку с белым порошком, на которой я своей рукой написал: "Опасно!"? Ты знаешь, что в ней? Мышьяк! А ты до него дотронулся! Ты взял таз, который стоял рядом!

– Мышьяк? Рядом? – всплеснув руками, воскликнула г-жа Оме. – Да ты всех нас мог отравить!

Тут все дети заревели в голос, как будто они уже почувствовали дикую боль в животе.

– Или отравить больного! – продолжал аптекарь. – Ты что же, хотел, чтобы я попал на скамью подсудимых? Чтобы меня повлекли на эшафот? Разве тебе не известно, какую осторожность я соблюдаю в хранении товаров, несмотря на свой колоссальный опыт? Мне становится страшно при одной мысли о том, какая на мне лежит ответственность! Правительство нас преследует, а действующее у нас нелепое законодательство висит у нас над головой, как дамоклов меч!

Эмма уже не спрашивала, зачем ее звали, а фармацевт, задыхаясь от волнения, все вопил...

[БЕЛОведьмоЧКА]

Эх... Обращаю внимание на слово "мышьяк".

У автора, в отличие от Гюго, действие происходило не в Париже, а во французской провинции, которую автор не любил и критиковал. Роман - про измену, точнее, измены замужней женщины, конец - трагический. Название известно всем, состоит из двух слов. ))

[Jasmintea Green]

Жасминка, ау!

Ой, Бэль))) кажется, беспросветное чтение которое в прошлом, сейчас настойчиво отворачивается от меня. и читать не могу, и быть с книгами тоже, и с текстами))
остаются еще пара  произведений, в них иногда заглядываю. а так читаю профессиональную и справочную литературу.

и уже все угадала, что знала, наверное