Sent'техническое
Иванов-Водкин писал роман. Он мучительно искал подходящие слова, сочинял канву сюжета, выверял имена героев по старинному календарю святцев, потому что роман был из старинной жизни — той, где женщин носили на руках, а мужчины каждую неделю, когда не носили женщин, дрались на дуэлях.
Иванов-Водкин писал роман, но роман почему-то категорически не писался. Не вымучивался, не показывал даже краешек себя усталому автору. И это было очень подло с его стороны, потому что Иванов (Водкин он взял себе добавочно, в качестве псевдонима) осознал в себе призвание не так давно. Двадцать лет он работал бухгалтером, и, в принципе, высоты литературы его не прельщали, но близилась пенсия, и надо было срочно найти себе дополнительный кусок хлеба. «Пару-тройку бестселлеров издам — а там негров найму, как Дюма-папа, пусть за меня пашут,» - решил Иванов и принялся за работу.
Героиня его романа была румяна, стройна и синеглаза. Она любила кружева, верховую езду и Париж. Герой был офицером с пышными усами и гнедой лошадью. Больше никаких сведений ни роман, ни призвание выдавать не пожелали.
Все усугублялось тем, что писать Иванов мог только по ночам, сидя на холодной коммунальной кухне. Днем — работа, вечером — ужин и телевизор, а ночи были его. В комнате писать было нельзя — там спала Зинель, знойная женщина и очей очарованье, два в одном.
Вообще настоящие русские писатели пишут в своем кабинете, куря трубку и гладя по голове либо охотничью собаку, либо малолетнего отпрыска, тайком прокравшегося к папане. На худой конец, современные писатели — такие, как Иванов, должны писать на даче в Переделкино, а никак не на сквозняке старой коммунальной кухни. С этим надо было что-то делать.
«... И семикрылый серафим на шестипутье мне явился. Или шестикрылый, но на перепутье» Кто-то, в общем, должен был явиться. Ритуала призыва серафимов Иванов по причине неглубокой образованности не знал, но он решил, что если долго повторять «Се-ра-фим! Се-ра-фим!» - придет, как миленький, не выдержит!
И он обхватил голову руками, стал раскачиваться и призывать ангела для помощи в насущном литературном вопросе. На исходе пятнадцатиминутного призыва, когда в голове у Иванова звенело гулко и мощно, на кухне действительно кто-то появился. «Серафим! Я знал, я знал, что придет!» - радость плеснулась в голове Иванова, как золотая рыбка в мелком аквариуме. Когда Иванов проморгался, он увидел, вместо ангельского лика и многокрылых подробностей, знакомую рожу соседа по коммуналке, сантехника Петровича. Против обыкновения Петрович был трезв и, неизвестно почему, добродушен, ибо не обложил Иванова ни за расстеленный по всему столу гроссбух, ни за стыренную позавчера пачку пельменей(вдохновение возникало только от пельменей, причем от покупных оно не появлялось — факт, проверенный и болезненно подтвержденный Ивановым трижды. «Вдохновение требует жертв,» — утешал себя Иванов).
- Чем балуемся? - приветливо спросил Петрович, усаживаясь за стол и засовывая огромный гаечный ключ в карман.
- Роман пишу, - решил честно признаться Иванов. Тупик, в который отчаяние загнало его, не давал возможности хитрить и скрываться. - Серафима звал, чтобы помог. Но он не приходит...
- Серафи-има? - присвистнул Петрович. - В отпуске он. Просил привет передать.
Иванов подозрительно уставился на Петровича. Ни в одном из бредовых видений, когда-либо являвшихся в предрассветных сумерках, Иванову не мерещился Петрович, объясняющий ему тонкости написания литературного шедевра.
- Ты, Петрович, пожалуйста, не мешай. Видишь, я работаю! - Иванов с усилием стал переписывать в пятый раз единственный абзац, который он уже неделю как считал своей главной удачей.
- Да уж вижу... Еще как работаешь! - Петрович усмехнулся и как-то необычно повел плечами. В воздухе повеяло озоном, а старая тельняшка на Петровиче вдруг стала как-то странно мерцать. Гаечный ключ, чудом удерживающийся в кармане(«А ведь и правда — чудом! Как я раньше не замечал, карман-то всего-ничего, а такая махина в нем торчит и не вываливается!» - мелькнуло у Иванова), гаечный ключ стал наливаться золотистым сиянием. - РОман, говоришь, не клеится? - Петрович быстро наклонился, полистал гроссбух, стряхнув облако крошек на пол. - А ты из какого матерьялу рОманы клеить пробуешь? Из вторсырья?
- Петрович, ты же... Ты же, того-этого, сантехник, ну что ты в этом понимаешь? - по инерции бормотал Иванов, уже видя, что говорит не то, что следует...
- Да ты знаешь... Ты знаешь, что мы, сантехники — самые нужные на этой планетке люди? - загремел бас Петровича. - Мы утечку мозга устраняем, в первую очередь! Ты что, думаешь, Петрович только унитазы всю жись крутит и чистит? Ты в зеркало посмотри — у тебя же вместо головы — один большой унитаз!!! … И я его сейчас буду прочищать, - с незнакомой прежде бодростью закончил свою мысль Петрович, достал золотой гаечный ключ и стукнул Иванова по голове.
Нина Дормидонтовна каждую ночь вставала и выходила на кухню, проверить, выключены ли краны и потушена ли плита. Покойный супруг когда-то приучил ее к порядку, а переучивать было некому, да и незачем. Нина Дормидонтовна была женщина необъятных форм и души, первое было очевидно любому, видевшему Дормидонтовну, второе она хранила в глубокой тайне, не доверяя никому.. «Не время,» - загадочно улыбаясь, говорила она зеркалу...
Войдя сегодня в два часа на кухню, Дормидонтовна застала странную картину: против обыкновения, сосед-трезвенник Иванов был пьян и поводил мутными очами вокруг, а его обнимал за талию, против обыкновения, трезвый Петрович.
- Вы что здесь делаете, ироды? - гулко ухнула Дормидонтовна. - вот я Зинке твоей скажу!
- Не трогай человека, Нинуля! - пропыхнел Петрович. - Лучше чаю сделай нам, видишь, он пока не в себе, питье ему нужно.
- Да чтоб я тебе.. вам... - растерянно забормотала Дормидонтовна(необъятная душа заворочалась, просыпаясь и неудобно пихаясь локтями)
- Федя! Что у меня за жизнь, Фе-едя! - подал голос Иванов. - На работе — экран, дома — экран, жены не вижу, детей не родил, друзей не нажил. Думал, творчеством спасусь, ан не судьба! - Дормидонтовна поскорей впихнула в дрожащую руку стакан чаю. - Федя, один ты у меня и есть на всем свете! - Иванов, видимо имел в виду Петровича, но почему-то полез обнимать Нину Дормидонтовну...
Когда три часа спустя Розочка, молодая легкомысленная девица на выданье, впорхнула в кухню, рассчитывая там слегка отдышаться, выпить чаю и уж потом спокойно заходить в комнату, как будто вышла на минуточку, а не пришла утром после дискотеки, увы, её ожидала совсем не пустая кухня.
- Порядочные люди в это время спят! - от удивления Розочка, кажется, брякнула что-то не совсем подходящее.
- Вот и спала бы, если порядочная! - пробасила в ответ Нина Дормидонтовна, весьма крепко обнимаемая Петровичем. Иванов сладко спал, уткнувшись головой в ее колени.
Розочка не нашлась, что ответить, потому что — связываться с Дормидонтовной было чревато долгими склоками, а поднимать шум — значило наверняка разбудить родителей, и ведь совершенно неизвестно, что хуже. Так что Розочка просто вспыхнула, подбежала к чайнику, схватила первую попавшуюся чашку и налила себе кипяток. Ой. Кажется, кипяток она налила не в чашку, а на голую ногу Иванова, о которую случайно споткнулась.
- Ааааааааааааааа! АААААааааааааааааааааааааааа! - Иванов мучительно не желал просыпаться. - Федя, спаси!! - он ворочался, дрыгал ногой, не разлепляя глаз. - Федяяяяяя! - и тут он совершенно случайно упал на ногу Розочке, которая, шокированная происходящим, уже пять минут стояла в оцепенении и могла только молча открывать и закрывать рот. - Розочка, ангел мой! - Иванов просыпался с совершенно другим настроением. - Хотите, я для Вас напишу стихи? Я ведь поэт, Розочка! «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты...» - Вам нравится, Розочка? - Иванов заплакал. - Все чужое, все вторсырье! Какой из меня поэт? Зато я могу написать Ваш портрет, Розочка! И это уже будет творчество по-настоящему!!!
Утром, войдя на кухню, Зинаида Иванова(в просторечии — Зинель) увидела, что одна из стен — та, что ближе к окну, изрисована сверху донизу женскими фигурами и завитушками. Самая крупная фигура напоминала саму Зинель, но была почему-то с тремя ногами, хотя от этого фигура только выигрывала в оригинальности и эротичности позы. «Все-таки красивые у меня глаза,» - подумала Зинель. - «Не фиолетовые, как тут, а зеленые, но нарисовано все очень точно.» - Она поставила чайник на плиту и стала осторожно будить своего мужа.
