Римлянка такую классную фотку обнародовала!!!
Мне Великина сразу на ум пришла, вдруг, кто не читал...
О том, как Катечкина работала СнегуркойДавно известно, что каждая среднестатистическая школьница мечтает о туфлях на шпильках, респектабельном сюпруге и карьере Снегурки. Как вы понимаете, тотального невезения в жизни не бывает, поэтому в роли внучки Мороза я все-таки блеснула. Рассказываю.
Наступление 1992 года не сулило мне ничего хорошего. В начале декабря моя мама получила командировку в Москву и стремительно улетела, оставив юную Катечкину с папенькой. Вплоть до 25-го числа наша жизнь была прекрасна. Конечно, как правильно развлекать ребенка, папенька не знал, но это удачно компенсировалось его недогадливостью по поводу школьного дневника, в котором вот уже неделю тосковала жирная параша по алгебре. От параши я грустила, но когда дневник не потребовали и на восьмой день, тут же замазала двойку типографской мазилкой «Шрифт» и принялась готовиться к новогодней елке. За излишнюю тягу к пиздобольству школьный комитет выделил мне роль сороки-воровки, предполагающую эпический полет вокруг зала со словами «не зажжется ваша елка, не зажжется». В качестве реквизита мне выдали немереных размеров клюв и мятую бумажку со словами.
– Ну не Золушка, и что такого? – успокаивала себя я. – Зато костюм сороки даже папенька изготовит, главное, что клюв-то уже есть, а остальное придумаем.
25-го утром, примерив папин наряд у зеркала, я поняла, что, во-первых, орнитолог из родителя так себе, а во-вторых, жизнь закончена.
Черные жилетка с юбкой, пионерская рубашка с оторванным шевроном и красные пластиковые бусы шансов на овации не оставляли. Никаких сорок-воровок в зеркале не было и близко, зато ободранный ребенок-сексот в бусах был налицо. Пожалуй, только таблички «она расстреливала еврейских детей» не хватало.
– Папа, я похожа на дочь Гитлера, – сказала я и завыла.
– Ну вот, может быть, клювик примеришь, – избегая моего взгляда, предложил папа.
Нацепив клюв, я завыла еще горше. Если ободранный ребенок-сексот в бусах мог бы вполне слиться со стенами и прокатить под «непереодетого к празднику», то ободранного ребенка-сексота с бусами и клювом ждала долгая мучительная смерть.
В школу мы ехали молча и возвращались тоже в тишине.
Несмотря на то что вокруг зала я «пролетела» точно «мессершмитт», сбивая перваков на поворотах, и сделала всего один круг, а не три, как полагалось, нарядец мой все-таки заметили.
– Это кто ж девочку так вырядил? – изумлялись одни мамаши.
– Наверное, родители алкаши какие-нибудь, – отвечали им другие – Сейчас всякого, знаете ли, полно…
Вернувшись домой, я шарахнула дверью своей комнаты и рухнула на диван. Доброе имя мое было опозорено, и ни одна вещь на свете не могла возместить мне страшной утраты.
За рыданиями я не заметила, как вошел отец.
– Ты, Кать, плакать перестань. Снегурочкой быть хочешь? – потряс он меня за плечо.
– Что, мешок из-под картошки освободился? – взвизгнула я.
– Да нет же, наряд казенный будет. Вполне даже настоящий, с кокошником.
– Вместо тети Зины? – обомлела я.
– Вместо тети Зины, – ответил мне папа.
Надо сказать, что организация, в которой работал папенька, в качестве детских новогодних мероприятий практиковала развоз конфет по домам. Причиной этого была скудность бюджета: празднование НГ в актовом зале требовало елки, ряженых и чаепития, в то время как доставка подарков до хаты сводилась к водителю и двум добровольцам на роль деда с внучкой.
Про Мороза не помню, но вот Снегуркой всегда была тетя Зина.
Высокая, с толстой косой из пеньки и густо накрашенными глазами, тетя Зина казалась мне красавицей, и я никак не могла понять, за какие такие заслуги она отказывается от своей беспроигрышной роли и уступает ее мне.
– Ну, это чтобы ты не расстраивалась, – сладко пропел мне папа.
О том, что тетя Зина на девятом месяце и выпускать ее к детям в таком виде неэтично, папа умолчал. Умолчал он и о том, что Снегурку искали на протяжении полугода и даже за тройной отгул ни одна из сотрудниц не соглашалась побыть в этой роли. Короче говоря, родитель мой обо всем умолчал, поэтому к исполнению обязанностей я приступила в абсолютном неведении и некоторой эйфории.
31-го утром к нам в дверь вошли двое. В Деде Морозе я сразу же узнала соседского дядю Лешу. В папашкиной организации он числился кем-то вроде старшего техника, был лохмат и удручающе молчалив. Из-за дяди Леши выглядывал водитель Юрик.
– Готова? – хором спросили они у папы.
– Готова, – ответил им он и выставил меня из-за спины. Несмотря на то что под голубым снегуркинским зипуном было толстое драповое пальто, а великоватый кокошник сползал на нос, из меня получилась вполне себе лубочная Снегурка. Маленькая, беленькая, с косой до задницы – все как положено.
– Ты стихи-то выучила? – строго спросил дядя Леша, запихивая меня в машину.
– Выучила, – пискнула я.
– А много?
– Очень-очень много, – еще раз пискнула я, перепугавшись, что роль уплывает из-под носа.
– Это хорошо, – обрадовался дядя Леша и замолчал.
У двери первой квартиры мы были через десять минут.
– А кто это к нам пришел? Дед Мороз со Снегурочкой пришел! – запричитала встретившая нас семья и выпихнула в прихожую детей.
– Я Дед Мороз, я подарков вам принес! – пробасил дядя Леша. – А вот Снегурочка, моя внучка.
При слове «внучка» Мороз отвесил мне увесистый пендель, который я восприняла как сигнал к началу действа и немедленно принялась читать стихи.
К концу первого стихотворения, когда лупоглазые малыши более или менее осмелели, я с изумлением обнаружила, что дяди Леши в прихожей нет.
«Наверное, так задумано по сценарию, – подумала про себя я. – Он, видимо, сейчас откуда-нибудь неожиданно выскочит».
Но прошло пятнадцать минут, а дядя Леша все не выскакивал.
Еще через пятнадцать минуту меня закончились стихи, а вконец осмелевшие дети стали дергать меня за шубку и требовать подарки. Потоптавшись в прихожей еще минут пять, я не нашла ничего лучшего, кроме как пройти в глубь квартиры. Дед Мороз был обнаружен мною на кухне, в компании родителей.
– Дядя Леша, а подарок? – робко сказала ему я.
– Какой еще подарок? – искренне удивился он.
– Ну, детям подарок надо… Я же Снегурочка!
– А-а-а, – протянул дядя Леша.
С явной неохотцей он встал со стула и, пожав руку родителям, направился в прихожую.
– Вот вам, дети, ваш подарок, а мы со Снегурочкой поедем дальше, – еще раз пробасил он и, взяв меня за руку, удалился.
Визиты во вторую, четвертую и седьмую квартиры абсолютно не отличались друг от друга, разве что дядя Леша заметно веселел и все чаще промахивался со стартовыми пинками.
– Знаешь что, Кать, а давай подарки ты дарить будешь? – окончательно обнаглев, предложил он мне перед дверью восьмого жилища. – У тебя это получится куда лучше.
– Давайте, – пробурчала я. К тому моменту мне стало окончательно понятно, почему никто не хочет быть Снегурочкой и где именно тетя Зина обзавелась животом.
Следующие десять квартир превратились для меня в кошмар. Как только двери раскрывались, Дедушка Мороз стремительно исчезал внутри, оставив меня на растерзание киндерам, и покидал квартиру только после того, как я появлялась на кухне и трясла списком адресов перед его носом.
Дальше было еще хуже.
Ближе к третьей части списка в дяде Леше проснулся-таки актер, певец и танцор одновременно. А как раз когда список перевалил за середину, старший техник окончательно погрузился в философию праздника. Глумливая тварь, нелепо скачущая в красном пальте и бурчащая себе под нос Баркова, менее всего напоминала Деда Мороза, но в общем бедламе этого никто не замечал. Разве что очумевшие дети испуганно впечатывались в стены и про подарки забывали напрочь.
– Дядь Леш, давайте пойдем, – робко уговаривала его я. – Уже вечер скоро.
– Какой я тебе дядя, я Дед Мороз! – безумно хохотал он и продолжал скакать дальше.
Впрочем, буйствовал дедуська недолго и еще через три квартиры упал на пол, раздолбав посохом хозяйское зеркало.
– Ты не переживай, – сказал мне Юрик, после того как утрамбовал дядю Лешу в машину. – Там адресов совсем чуть-чуть осталось – всего-то семь. Мы подарки с тобой быстренько развезем и домой поедем. Не развезем – будет мне выговор, а у меня жена.
Впрочем, как оказалось, ни выговор, ни жена не были для Юрика авторитетом, потому что он ухитрился нахлобучиться в первой же квартире.
В отличие от пьяного дяди Леши пьяный Юрик был гораздо неприятнее. Ведь именно от него зависел мой возврат домой.
– Дядя Юра, может, поедем? – попыталась было я выдернуть его из-за стола.
– Да куда же мы поедем? Я ведь выпимши уже, еще машину разобью, – глупо улыбнулся мне он.
– Но мне же домой надо. А у вас жена.
– Жена не стена, – философски заметил Юрик и отчего-то посмотрел в окно. – Ты пока тут поиграй.
За окнами начинало темнеть, стрелки часов ползли к девяти вечера, а я была совершенно одна в совершенно чужой квартире, без всяческих перспектив попасть домой в этом году.
Неизвестно, чем бы все это дело закончилось, если бы через какое-то время не раздался звонок в дверь.
«Ну все, капец, – горестно подумала я, – к ним пришли гости».
Но на пороге стояла мама. Моя мама.
Впрочем, капец стоял вместе с мамой, то ли левее, то ли правее – не помню.
Первым огреб Юрик. Сразу же по приезде домой мама набрала его домашний номер и имела короткий разговор с той самой молодой женой. Собственно, на этом месте праздник для Юрика и закончился. Молодая жена хоть водить и не умела, но оказалась по адресу уже через семь минут, и в нагрузку к румынскому галстуку «желтое на черном» Юрик получи; вполне себе русский фингал «лиловое на сизом». Следующим номером обогатился папенька.
– Мою кровиночку с алкашней отпустил! – визжала мама, аки свинья на бойне, и махала руками в области папенькиной физиономии.
Папенька смущался, словно школяр на сольфеджио, и топтался с ноги на ногу.
– Она, Галенька, сама хотела… То бишь у нее вначале на школьной елке не получилось, – попытался было отмазаться родитель.
Но последнюю фразу ему говорить не стоило, потому что в ту же самую секунду я сбегала в спальню и принесла свой сорочий нарядец.
– Что это за охоботья? – спросила мама ледяным голосом.
– Это, мамочка, мой карнавальный костюм, – горько сказала я и всхлипнула.
Пробоина в папенькином корпусе достигла критических размеров и стала несовместима с плавучестью. Не желая смотреть, как последняя труба «Титаника» опускается в ледяные воды океана, я тихо закрыла дверь родительской комнаты и отправилась наряжать елку.
Позже всех пополнился дядя Леша. Как оказалось, в старшем технике был довольно большой запас гражданской активности, поэтому дедморозил он в течение недели, вплоть до Рождества. Мамины товарки докладывали о его появлении то там, то сям, но окончательно изловить дедушку удалось только к старому Новому году. К тому времени он порядком поистаскался и носил бороду вместо шарфа, но детям нравился по-прежнему. Триумфальное шествие Деда Мороза закончилось в местном околотке, куда дядю Лешу доставили в качестве достопримечательности. Точно дивная птица, сидел он в обезьяннике и тихо поскуливал, глядя, как стражи порядка глушат его портвейн, хрустя дитячьими леденцами.
С тех пор я Снегурочкой не работала.
А жаль.
